АЛЕКСАНДР АЛЕКСЕЕВИЧ ЛУКЬЯНЧЕНКО

В годы моего детства не было ничего более привычного, чем детский труд. Взрослые были заняты своими, непонятными и важными, делами. Они, как напишут потом в учебниках истории, "поднимали из пепла разрушенную войной страну", а дети копались в огороде и саду, подметали и красили, кололи дрова и таскали воду из колодца. Никто из моих сверстников просто не знал, что бывает по другому.

Моя семья жила на маленьком хуторе Бердычи Ясиноватского района. Родители работали на железной дороге и тоже, как и все, возрождали страну, а на моих детских плечах лежали дом, сад и большой огород, который мне, ребенку, казался просто необъятным. С огородом я расставался только зимой, а во все остальные времена года я ни с кем не проводил так много времени, как с ним. К осени руки уже наизусть помнили каждую грядку, и можно было смело полоть, копать или окучивать с завязанными глазами.

Впрочем, я не был исключением - так жили все дети моего поколения. Работа любой тяжести рано становилась частью нашей жизни, частью настолько естественной, что через много лет трудно было привыкнуть к мысли, что бывают выходные дни, когда можно ничего не делать.

У нас было одно-единственное удовольствие, но ради него мы бросали все и отдавались ему со всей самозабвенностью детской души. Это учеба.

Рядом с моим домом была сельская школа-четырехлетка, куда ходили абсолютно все дети нашего хутора. В биографиях и мемуарах обычно вспоминают теплым словом либо первого учителя, либо директора, либо и того, и другого. Мне, наверное, придется искать слова, теплые вдвойне, потому что в нашей школе и учителем, и директором, и завучем был один человек - Юрий Иванович Ляшенко, бывший фронтовик. Он один с успехом заменял весь педагогический состав, его энергии хватало на все четыре класса и еще на то, чтобы посидеть с нами после уроков, если родители задерживались на работе. Тем более что все мы были у него на виду - комнат в школе не хватало, поэтому в каждой сидели по два-три класса сразу. В нашей школе старшие никогда не обижали малышей, и жили мы дружно.

С четырехлеткой расставаться было жалко, но надо было учиться дальше. Средней школы на хуторе не было. Ближайшая восьмилетка была в Авдеевке. Теперь мне приходилось каждое утро топать три километра до станции, а затем добираться в школу электричкой или паровозом. Осень теперь была для меня самой страшной порой года, потому что на станцию приходилось брести по раскисшему проселку. После первых же дождей накатанная по мягкому чернозему дорога становилась болотом. Однако желание учиться помогало терпеливо выносить все трудности.

Дончанином я стал в 1962 году, закончив авдеевскую восьмилетку. Дядя уговорил меня поступить в строительный техникум. Тогда, в 60-е, профессия строителя была невероятно популярной. Требовали с нас соответственно. Веселой студенческой жизни "от сессии до сессии" мы не знали. Но все равно из 34 первокурсников дипломы строителей получили только 18.

Жил я в общежитии. Почему-то именно наша студенческая компания в общежитии живо напомнила дружную ученическую семью в четырехлетке. Мы не имели друг от друга никаких секретов и делились всем, что у нас было.

У многих мужчин самые яркие воспоминания юности - служба в армии. О себе я этого, пожалуй, сказать не могу. Служба как служба. Я попал в знаменитую "Десну" - школу младших командиров танковых войск. Всех, кто успел до армии закончить техникум, собрали в особую роту с ускоренным обучением. Потом наша рота участвовала в знаменитых учениях стран Варшавского договора, когда Советский Союз затеял грандиозную военную "показуху", чтобы испугать возможных противников своей мощью. Возможные противники действительно испугались, когда увидели, что у СССР танков больше, чем у всех стран НАТО, вместе взятых.

Никогда не забуду военного парада после учений - так много танков сразу я до этого не видел. И после тоже. Больше ничем особенным служба не запомнилась. Стрельбы, учения, кроссы, маршброски.

Тот, кто стал дончанином, не перестанет им быть никогда. Поэтому не удивительно, что после службы меня снова потянуло в Донецк.

Устроился работать на завод сменным мастером по производству крупнопанельных конструкций. Мне тогда, бывшему комсоргу батальона, настойчиво предлагали перейти на комсомольскую работу, но я отказался - в техникуме я успел полюбить профессию строителя, и никем другим быть уже не хотел.

Кстати сказать, верность профессии - это у нас семейное. Еще мой дед Иван, проработавший 46 лет на железной дороге, учил меня, что надо работать, а не бегать с места на место. И я остался строителем.

Завод подарил мне не только любимую работу. Здесь же я познакомился с девушкой, которую звали Галина. Мы встречались два года - тогда отношения между юношами и девушками были серьезнее и основательнее, такой "испытательный срок" считался нормальным. Галина стала моей женой, и мы до сих пор вместе.

Вдвоем нам пришлось преодолеть немало трудностей. Неустроенность быта неизбежна для молодой семьи, и нас это тоже не обошло. Москвичей, по мнению Воланда, "испортил квартирный вопрос". Нас - не испортил, но неприятностей доставил более, чем достаточно. Первое время нам пришлось ютиться по семейным общежитиям и съемным квартирам. Только после того, как родился сын, мы получили "настоящую" квартиру. Правда, совсем крохотную.

И все равно мы были счастливы. Несмотря ни на что. Наше семейное счастье - заслуга моей жены. Она всегда меня понимала как никто другой. Любое место, где нам приходилось жить, она умела сделать уютным и тихим. Несмотря на все бытовые неурядицы, моя жизнь тогда была счастливой. Утром я с радостью шел на любимую работу, а вечером возвращался домой к любимой жене.

Тогда я был уже главным инженером "Донецкжилстроя", и мне приходилось регулярно выезжать на объекты. Каждую неделю приходилось проезжать так называемый "большой круг": Донецк - Селидово - Горняк - Украинск - Красноармейск - Доброполье - Краматорск. Кроме этого, был еще и ежедневный "малый круг". Хотя он и назывался "малый", на самом деле был не намного меньше. И я очень благодарен своей жене за то, что мои постоянные разъезды и отлучки никогда не становились поводом для ссоры. Она всегда понимала, что значит для меня моя работа.

В начале 90-х меня пригласили на работу в Донецкий горисполком. Сначала я воспринял это предложение так же, как когда-то на заводе воспринял предложение перейти на комсомольскую работу. Но потом все же согласился.

27 ноября 1992 года пришел в горисполком на должность заместителя председателя. Занимался я в основном вопросами строительства и экономики.

Сказать, что время тогда было трудное - ничего не сказать. Молодое украинское государство, когда прошла эйфория новообретенной независимости, всерьез задумалось о том, что теперь делать и куда идти. Люди были в растерянности, они ничего не понимали в той жизни, которая кипела вокруг них. Исчезла сама структура общества, в котором они жили. Разорвались и экономические связи с бывшими советскими республиками. Пожалуй, происходившее тогда, можно описать одним емким греческим словом - хаос. Власти в то время часто демонстрировали полнейшую беспомощность.

Это было трудное время и для меня лично. Мне было жалко тех, кто потерял работу, заработок, привычный уклад жизни. Чувство вины мучало постоянно. Я чувствовал себя так, как будто это лично я должен им помочь, но не могу. Однако я решил не поддаваться хандре. В конце-концов, в моей жизни остались две главные ценности - семья и работа. И я продолжал работать, понимая, что именно сейчас нельзя сидеть сложа руки и надеяться, что все решится само собой.

К счастью, в исполкоме тогда собралась сильная команда. Все мы были убеждены в том, что если мы не исправим положение, то за нас этого никто не сделает. И мы это сделали - ситуация в городе стабилизировалась.

В 1994 году я перешел в Донецкую облгосадминистрацию - сначала заместителем, а потом первым заместителем председателя.

18 июля 1996 года стало "черным днем" в моей жизни. Меня уволили из облгосадминистрации с формулировкой "за серьезные недостатки в обеспечении социально-экономического развития области". Это было лишь официальным поводом. На самом же деле увольнение было результатом того, что мы воспротивились попыткам тогдашнего премьер-министра Павла Лазаренко "подмять" под себя Донецкую область.

Донбасс всегда был гордым, сильным и независимым регионом. И я поплатился именно за эти человеческие качества. Это было время еще более тяжелое, чем первые годы работы в Донецком горисполкоме. После увольнения я узнал, что такое человеческое вероломство и двуличность. Знакомые, которых я встречал на улице, отворачивались и переходили на другую сторону улицы, чтобы не здороваться с опальным Лукьянченко. Столкнувшись случайно нос к носу, смотрели сквозь меня и шли дальше. Я с уверенностью могу утверждать, что тогда меня спасла моя семья.

Но нашелся человек, который поверил в меня - это был Виктор Федорович Янукович. Вопреки давлению безмерно влиятельного тогда Павла Лазаренко, он предложил мне пост первого заместителя генерального директора Администрации автомобильных дорог в Донецкой области. На этой должности я проработал два года.

Потом я перешел в Донецкий городской совет первым заместителем Владимира Васильевича Рыбака. Янукович и Рыбак - это люди, благодаря которым я перестал быть изгоем в городе, ставшем для меня родным.

31 марта 2002 года я был избран городским головой Донецка. Еще многое нужно сделать, чтобы оправдать доверие тех, кто выбрал меня на эту должность. Сегодняшний Донецк - это не тот город, который мы застали в 1992 году. Сегодня - это город, который остался гордым, независимым. Сегодня - это город, который, пройдя через все экономические и политические кризисы, уверенно стоит на ногах.

Я искренне рад, что в благополучие Донецка и я,наравне со всеми жителями,внёс свой личный вклад.